Мы были счастливы, питаясь фруктами и овощами, насыщавшими нас не хуже бараньей ноги или запеченного цыплёнка. По утрам я пила родниковую воду с добавлением капель росы, собранных с лепестков омитрии — цветов жизни. И действительно, я ощущала себя прекрасно отдохнувшей. А затем… мы любили другу друга так нежно и трепетно, как никогда ранее. Так, будто мы пили саму любовь.
Рихард познакомил меня с местными жителями — истинными детьми Природы, чтящими свою мать. Они не люди. Здесь их называют гайи. Я же слышала о них, как о нимфах, лесных и озёрных. Но, так или иначе, они — прекрасны и телом, и душой.
Шли дни, и я стала забывать, что есть другой мир. Тот, в котором может жить только сильный духом человек.
Я навсегда запомню Голубые Озера как место, где я испытала истинное незамутненное ничем счастье. Может быть потому, что возвращение на землю принесло мне столько горя…
— Рихард, дорогой, что это у тебя в руках?! — я вошла в дом с букетом омитрий, собираясь поставить его в вазу и отнести в спальню.
— Это?! — он рассеянно вертел в руке светящийся клочок бумаги, — Так… послание от одного существа, которого я нанял для…
— Для чего?! — опустив цветы в воду, я подошла к магу, явно чем‑то расстроенному.
— Помнишь, ты просила разузнать о твоей мачехе?!
— Да… — моё сердце внезапно пустилось вскачь, чувства обострились.
— Я узнал… гораздо больше… еще когда ездил в столицу, но хотел быть уверенным до конца, — меня взяли за плечи и усадили на тахту. — Присядь, эти вести, вряд ли тебе понравятся.
— Рихард, пожалуйста, ожидание только мучает меня! — я попыталась встать, но меня удержали.
— Кьяра, это касается твоей семьи, не только мачехи, с потерей которой ты уже смирилась, — герцог положил послание на столик и присел рядом, — если ты готова, я расскажу всё здесь и сейчас, но я бы предпочёл сделать это в Сумраке.
— Здесь! И сейчас! — решительно кивнула я. Пусть будет, что будет. Я сильная, я выдержу. — Обещай мне! Всё, без утайки!
— Хорошо!
Зря я так думала, никакая я не сильная… глупая самонадеянная девчонка, заигравшаяся во взрослую жизнь. Рихард сдержал слово.
— Нет, этого не может быть! Это не правда! — я кричала в голос, едва удерживая себя, чтобы не сорваться вниз с облаков и навсегда покончить с мучавшей меня болью и… виной.
— Кьяра, послушай меня, ты должна успокоиться! Это для твоего же блага! — Рихард не мог со мной совладать. Нет уже тех людей, кто некогда мог… и я никогда не увижу их. — Ты взволнована, я понимаю…
— Ничего ты не понимаешь, герцог Даремский! — я всплеснула руками. — Ничего! Пока я здесь пребывала в праздности и безопасности, мою семью убивали, резали, пытали… и уводили в плен, что равносильно смерти, но более мучительной!
— Милая, пойми, это война! А на войне всегда есть жертвы! — дорогой мне человек обнял меня, и я люблю его, но он меня не понимает…
— Мне плевать на жертвы и на войну, я только хочу, чтобы моя мама, моя сестрёнка, к чёрту, даже мой отец были живы! Ты меня слышишь, жи — и-и — ивы!
— Кьяра, я должен… должен был тебе сказать… но не мог! Еще был шанс… — герцог держал мою голову в своих руках, не давая мне отвернуться или уйти, чтобы оплакать свою потерю в одиночестве, — но теперь его нет… Твой отец мёртв… его тело найдено, вернее, то, что от него осталось. Мне жаль.
— К демонам! Тебе не жаль! Это лишь формула вежливости! — я вырвалась и была готова избить его за эту вежливую ложь, настолько гнев и боль клокотали во мне. — Не говори мне, что тебе жаль! Ты его не знал!
— Нет, не знал… Прости, — я видела, как гордый мужчина проглотил обиду, как замкнулся в себе… но сейчас я не могла, у меня не было сил быть с ним.
— Не извиняйся… Просто скажи мне, что… что с… — мой голос прервался, — что с мамой?! С сестрой?!
Герцог сел в кресло, а меня, обняв, усадил на колени.
— Твоя мать в плену, в одном из кланов демонов, пока не знаю в каком, но, слышал, что сам Ангир Тан — глава рода Ниариту, демонов крови, забрал её… Но это лишь слухи… А сестра исчезла бесследно и скорее всего у мраров.
— О, боги, я даже не знаю, что хуже! — закрыв глаза, я пыталась сдержать подступающие рыдания. Сейчас я должна держаться, ради них.
— Понимаешь, малыш, то, что нам часто кажется страшным, не всегда таковым является…
— О чём ты?!
— Они женщины, Кьяра. Твои мать и сестра — женщины, еще способные родить, — Рихард переплёл мои пальцы с его, — а с женщинами и демоны, и мрары будут обращаться бережно. Поверь, я знаю…
— Да от одной мысли о том, о чём ты говоришь, меня тошнит!
— Я был и у тех, и у других, так скажем, в гостях. О них позаботятся, — я чувствую его беспокойство обо мне и понимаю, что он пытается сделать всё возможное, чтобы облегчить мою боль, но… но есть то, что нельзя разделить даже с близким человеком… горе замешанное на предательстве своей семьи. Когда я покинула их, я думала только о себе. Я предала их!
— Но меня это не утешает. Я, слышишь… Я никогда не смогу их обнять! — и первая слеза всё‑таки сорвалась с моих ресниц. — Я сама выбрала этот путь… я покинула их первая… а теперь уже никогда…
— Даже думать не смей так о себе! Слышишь, я запрещаю тебе! — ярость прорывалась в каждом жесте герцога Даремского. — Твоей вины здесь нет! Кто угодно, но только не ты!
— Но я преда… — мой рот накрыли ладонью, не давая сказать.
— Нет! Иначе я сотру все твои воспоминания о сегодняшнем дне!